Моя малышка - Страница 49

Впрочем, Уиллоу в доме уже третий день, а я по-прежнему не знаю о ней ничего, кроме имени, которое, как справедливо заметил Крис, может оказаться и вымышленным. Не считая упоминания о брате Мэттью, это все, что мне известно о гостье.

Про себя Уиллоу не рассказывает, а я не спрашиваю, боясь спугнуть. Вдруг она уйдет и заберет ребенка? Начинаю придумывать всякие истории о том, как Уиллоу с младенцем оказалась на улице. Но все это, конечно, выдумки – с таким же успехом могла бы сочинить, что ее унес от родного дома торнадо, как в «Волшебнике страны Оз», или она сбежала, спасаясь от охотника, посланного добыть ее сердце, как в сказках братьев Гримм. Время от времени Уиллоу как будто решается и начинает говорить, но стоит ей пробормотать одно слово, или даже несколько слогов, как девушка резко обрывает саму себя и делает вид, будто ничего сказать не хотела.

Уиллоу очень серьезна для своего возраста, даже мрачна. Никогда не улыбается. Если бы не юное лицо, ее можно было бы принять за старушку – взгляд битого жизнью человека, скромное, сдержанное поведение. Чаще всего Уиллоу сидит тихо, как мышка. Пристроится на диване и уставится в телевизор, хотя явно думает о своем. В основном Уиллоу предпочитает мультфильмы и почти не пропускает «Улицу Сезам» – эту передачу смотрит как завороженная. Заговаривает, только когда Крис, Зои или я к ней обращаемся.

Ест Уиллоу торопливо, с жадностью, будто в первый раз получила возможность полакомиться в свое удовольствие домашней пищей. По вечерам, когда пожелаем друг другу спокойной ночи, слышу, как Уиллоу запирает за собой дверь в кабинет, точно боится, что без задвижки кто-нибудь непременно к ней проберется, пока она спит.

Иногда посреди ночи слышу из-за стены, как Уиллоу разговаривает во сне. Произносит одну и ту же фразу: «Поедем вместе». Иногда она повышает голос, и тон звучит умоляюще, отчаянно. «Поедем вместе». «Поедем вместе». Интересно, кого она зовет и куда?

Уиллоу всегда убирает после себя со стола. Относит посуду в раковину, моет и вытирает, хоть я и говорю, чтобы не утруждалась, – в доме есть посудомоечная машина. «Не надо, – говорю я. – Потом поставлю в машину, она и помоет». Однако Уиллоу продолжает упорно полоскать тарелки и вилки, будто считает это своей обязанностью. По два, по три раза проверяет, не осталось ли на них остатков пищи. Можно подумать, я ее ругать буду. Представляю, как некий взрослый человек бьет Уиллоу ремнем за то, что плохо помыла посуду, а потом с размаху ударяет по лбу, и остается большой синяк.

Покачиваюсь с Руби в кресле, а Уиллоу молча сидит на диване. Руби вертится в моих объятиях. Рот занят соской, поэтому зареветь не может, но вижу, что очень хочет издать пронзительный вопль. Взгляд беспокойный, глазки поблескивают. Снова начался жар. Смачиваю полотенце и прикладываю к головке Руби. Продолжаю мурлыкать колыбельные в надежде, что это ее хоть немного успокоит.

Тут Уиллоу неожиданно поворачивается ко мне и тихо, скромно спрашивает:

– Если так любите детей, почему у вас всего один ребенок?

У меня сразу дыхание перехватывает. Можно соврать. Можно сменить тему. Никто еще не задавал мне таких вопросов, даже Зои. Одиннадцать лет назад я была совершенно раздавлена. Зои было меньше года, она обожала нежиться у мамы на ручках – конечно, когда у бедняжки не было колик. Тогда на ее вопли сбегались соседи и настоятельно просили утихомирить ребенка, чтобы хоть кто-то в доме смог выспаться. Зои было всего пять-шесть месяцев, когда я узнала, что жду второго ребенка, Джулиэт. С одной стороны, мы с Крисом не планировали так скоро обзаводиться следующим, но с другой, никаких предосторожностей тоже не предпринимали. Новость о беременности привела меня в полный восторг. Думала, вот оно – начало большой семьи, о которой так страстно мечтала.

А вот насчет реакции Криса была не уверена. «Как быстро», – только и произнес муж в день, когда сообщила, что снова в положении. Я стояла в дверях ванной с положительным тестом на беременность в руке. «У нас ведь уже есть ребенок», – прибавил Крис. Но потом муж улыбнулся и обнял меня. Несколько недель только и говорили о том, как назовем малыша, и решали, поселить их с Зои в одну комнату или в разные.

Первыми заметила кровянистые выделения. Сначала они были почти прозрачными, потом стали темно-красными. За ними последовали боли. Уверенная, что это признаки выкидыша, поспешила к доктору, но тот меня успокоил, сказав, что ребенок на месте.

А потом биопсия подтвердила рак шейки матки степени Т1b. Врач настоятельно рекомендовал радикальную гистерэктомию, а это значило, что сначала необходимо сделать аборт. «Процедура несложная и неопасная», – уверял врач нас с Крисом. Прочла в Интернете, что мне просто все выскребут изнутри. Стоило представить, что так поступят с моей Джулиэт, и сразу решила – нет, ни в коем случае. Однако Крису каким-то образом удалось убедить меня, что аборт необходим. «Если бы срок был большой, тогда, конечно, дело другое, – говорил он, повторяя слова доктора. – Или если бы рак был на начальной стадии». Потом прибавлял от себя: «Без тебя вырастить Зои не смогу». Подумала – если умру, Крис с Зои останутся одни. Будь рак и впрямь на начальной стадии, лечение можно было отложить и заняться им после родов. Но мой случай был не таким. Пришлось делать выбор – ребенок или я. Выбрала себя, и с тех пор это решение не дает мне покоя.

Доктор и Крис поправляли меня всякий раз, когда я называла Джулиэт «ребенком». Они-то всегда говорили «зародыш». После аборта врач сказал, что нельзя было определить, мальчик это или девочка. Мол, репродуктивные органы начинают формироваться только на третьем месяце беременности. И все же я была уверена, что это именно девочка Джулиэт. Глядела на познавательные брошюры, которые вручил мне доктор, и сердито думала, что так закрутилась с работой и ребенком, что не сделала мазок и не сходила к врачу на обязательный осмотр через полтора месяца после родов – просто решила, что эти ненужные формальности мне ни к чему. В брошюрах говорилось, что рак шейки матки можно обнаружить на ранней стадии при помощи обычных мазков – тех самых, которые я поленилась сделать. А больше всего злило то, что я не входила ни в одну группу риска. Не курила, проблем с иммунитетом не имела и, насколько мне было известно, не была заражена вирусом папилломы человека. Мой случай оказался редким, исключительным. Одним на миллион. Я не должна была заболеть.