– А как же Джозеф? – произнесла я, хотя уже все понимала. Кровь, эта закрытая дверь, то, что мы с Мэттью, сбегая по скрипучей лестнице, топаем вовсю… Джозеф убит. Это он кричал. И кровь на ноже его.
На нижней ступеньке Мэттью сжал мою руку и притянул меня к себе. Шепнул на ухо:
– Знаю, что он с тобой делал.
Когда услышала, что Мэттью известен мой позорный секрет, даже ноги подкосились. Но не от страха, а от облегчения. Сразу камень с души свалился. Больше не придется тащить этот груз одной. Представила, как Джозеф все эти годы заходил ко мне в спальню, когда пожелает, а Мэттью лежал за стеной и слушал. Обнимаю его и никак не хочу отпускать, но Мэттью повторяет:
– Надо уходить, Клэр. И поскорее.
Ему едва удалось высвободиться из моих объятий.
– Куда? – испуганно, встревоженно спрашиваю я. За всю жизнь ни разу никуда не ходила одна.
– На улице ждет такси, – ответил Мэттью. – Тебя отвезут на автовокзал, я договорился.
Только тогда обратила внимание на свет фар припаркованной у обочины машины.
– Не хочу уезжать, – расплакалась я, глядя в черные глаза Мэттью. Он застыл, глядя на меня с непонятным выражением на лице. – Давай я лучше останусь с тобой.
Вцепилась в него, точно репей. Крепко обняла, и некоторое время мы стояли вот так. Всего какую-то секунду. Потом Мэттью разжал мои пальцы и отстранил меня. Теперь я уже не просто плакала, а буквально захлебывалась от рыданий.
– Поедем вместе, – с трудом выговорила я. Поедем. Вместе. Кроме Мэттью, у меня на всем белом свете никого не было. Мама погибла. Лили забрали. А теперь и с ним приходится расставаться.
– Клэр…
– Поедем вместе, – совсем по-детски взмолилась я. Впрочем, какая из меня взрослая? Топнула ногой, скрестила руки на груди, обиженно надула губы. – Поедем вместе, поедем вместе.
Схватила Мэттью за руку и со всей силы потянула к открытой входной двери. Стеклянное окошко на ней было разбито. На полу валялись острые осколки стекла. На секунду застыла и уставилась на них. Значит, вот как Мэттью попал в дом.
– Нет, Клэр, ты должна уехать одна. – Мэттью вложил мне в руку деньги, целую пачку купюр, торопливо подхватил чемодан и потянул меня к выходу. – Уходи, пока не… – Тут Мэттью запнулся. – В общем, поторопись.
И снова обнял меня. Мэттью был весь в холодном поту и сильно дрожал. Ему и самому не хотелось, чтобы я уезжала. Сразу было понятно. И все же Мэттью вложил ручку чемодана в мою вялую пятерню и вытолкал – да, именно вытолкал! – за дверь. Стараясь не наступить на стекло, обернулась. Всего один раз. Мэттью стоял в дверях, спрятав за спиной нож. Лицо у него было грустное. Он тоже не хотел со мной расставаться.
Помню, что ночь была холодная. Впрочем, на температуру тогда обращала внимание меньше всего. На самом деле прохлады почти не чувствовала. Брела, будто лунатик, хотя никогда во сне не ходила. Свои рыдания слышала словно со стороны. Как будто я зрительница, а не участница. Не помню, сказала ли таксисту – мужчине маленького роста, лица которого было не видно в тени, – куда меня отвезти. Впрочем, Мэттью его предупредил. Почти не запомнила этого мужчину – только голос и глаза в зеркале заднего вида. Казалось, он знал, что сейчас произошло в доме. Не успела сесть в машину, и таксист сразу рванул с места, хотя дорога была неровная. Так и подпрыгивали на каждом ухабе. Должно быть, таксист слышал, как Мэттью велел мне поторапливаться. Потому и сам заспешил. Вцепилась в дверную ручку, чтобы не швыряло по всему сиденью на поворотах. Наверное, мама так же держалась, когда занесло «датсун-блуберд».
Здание, рядом с которым остановился таксист, было серое и низкое. На кирпичной стене большими синими буквами было написано «Грейхаунд». Мы припарковались на углу какой-то улицы, где в этот поздний час почти никого не было. Только какая-то старуха с редкими седыми волосами стояла и дымила сигаретой, сунув свободную руку в карман не по погоде тонкого плаща.
– Семнадцать долларов, – хрипло произнес таксист.
Словно полная идиотка, переспросила с заднего сиденья:
– Что, простите?
Таксист кивнул на деньги, зажатые в моей дрожащей руке, и повторил:
– Семнадцать долларов.
Отсчитала нужную сумму и вместе с кожаным чемоданом направилась внутрь здания. Когда проходила мимо старухи, та спросила:
– Сдачей не поделишься?
Но я крепко зажала деньги в руке, чтобы она их не увидела. Внутри нашла автомат, где продавали газировку. Сразу сунула в щель доллар и нажала на красную кнопку. Получив свою кока-колу быстрее, чем ожидала, взяла банку и бочком подобралась к пустым рядам сидений. За окном все еще было темно. Едва начало рассветать. В будке, где продавали билеты, сидел ворчливый старик и, непрерывно что-то бубня себе под нос, считал доллары в кассе. Откуда-то доносились звуки телевизора. Передавали утренние новости, рассказывали про пробки и про погоду.
Что делать дальше, понятия не имела. Куда ехать? Даже еще окончательно не осознала, что Джозеф убит. Щеки были мокрыми от слез, глаза распухли. Сердце билось так быстро, что даже голова закружилась. На белой майке под спортивной курткой скрывались брызги крови, отлетевшие с ножа Мэттью. Кровь Джозефа. Да, все сходилось – разбитое стекло, нож, этот жуткий утробный вопль, который так резко меня разбудил. А потом в дверях появился Мэттью и велел уходить как можно скорее, пока не… «Что – пока не?..» – подумала я, устраиваясь на сиденье. Пока не приехала полиция, вот что. Или пока Айзек не пришел. До сих пор поверить не могла, что я тут совсем одна, сама по себе. Больше Джозеф надо мной не властен. Больше он не придет ко мне в спальню.