Моя малышка - Страница 82

До чего же скучаю по моей не в меру сердобольной, не в меру добропорядочной жене, которая старается помочь всем – бездомным кошкам, необразованным людям, детям из стран, названия которых даже выговорить не могу. Азербайджан, Кыргызстан, Бахрейн.

Теперь хочется только одного – чтобы Кэссиди поскорее ушла. Пульс стучит где-то в ушах. Ладони намокли от пота, голова закружилась. Запихиваю ноги в стоящие у двери ботинки. Кэссиди, смеясь, окликает меня. Спрашивает, куда я собрался. Опираюсь о стену, а Кэссиди между тем снова зовет меня по имени, будто надеется таким образом заставить передумать.

Уиллоу

Рассказываю Луизе Флорес, что Джозеф приносил мне еду два раза в день и дважды же приходил забирать посуду. Говорю, что не выпускал даже в туалет по-маленькому. Время от времени забирал и выливал банку, которую поставил в моей комнате, но в спальне все равно стоял запах мочи. Джозеф по-прежнему регулярно наносил мне ночные визиты. Отпирал замок, заходил и приказывал раздеваться. Каждый раз, после того как Джозеф уходил и ложился спать, проверяла дверь – вдруг забыл запереть? Целыми днями сидела в комнате и молилась, чтобы однажды Джозеф не запер дверь.

Мэттью не приходил. С того дня, как он с трудом перебрался через порог, ни разу его не видела. Говорю, что Айзек ко мне не заглядывал, только время от времени слышала его голос то из одной части дома, то из другой. Мне теперь в эти комнаты доступа не было. Рассказываю, как в окно спальни видела, что растаял снег. Тротуары на улице были все в ямах и канавах, и теперь они до краев заполнились водой, превративших в глубокие лужи.

Из комнаты разрешалось выходить только раз в день, и то лишь затем, чтобы сходить в туалет по-большому. При этом Джозеф стоял в дверях и наблюдал за мной. А один раз не дотерпела. Джозеф потом несколько дней не выдавал мне нового белья, пока все ягодицы не покрылись сыпью, какая бывает только у младенцев. Слышала, как Джозеф и Айзек смеялись над тем, что я обделалась.

Но однажды ночью с Божьей помощью наконец произошло чудо, которого я так долго ждала. Удовлетворив со мной свои потребности и вернувшись к себе в спальню, Джозеф забыл-таки запереть замок. Я сидела на кровати, ожидая, что сейчас раздастся этот ужасный звук – звон металлического ключа в замке. Но услышала только, как заскрипели половицы в коридоре и как жалобно скрипнули пружины матраса, когда Джозеф обрушился на них всей массой. Для верности выждала час, потом встала и тихонько прокралась к двери. Взялась дрожащими пальцами за холодную бронзовую ручку и медленно повернула.

Рассказываю миссис Флорес, как достала нож из ящика на кухне. У нас был набор столовых приборов из двенадцати предметов, и я выбрала самый большой нож, многоцелевой, длиной дюймов десять, не меньше. Говорю, что в нерешительности застыла посреди темной кухни и смотрела в окно на бледную луну, хотя на самом деле уже все решила. В доме стояла звенящая тишина, только шипел отопительный котел и вода булькала в трубах.

Хотя откуда я знаю, тихо в ту ночь было в доме или нет? Я ведь из комнаты не выходила, пока Мэттью не отпер дверь.

Рассказываю, как на цыпочках вошла в спальню и замерла на пороге, глядя на безмятежно храпящего Джозефа. Тело моего врага, раскинувшееся на широкой кровати, внушало глубокое отвращение.

Луиза Флорес строчит с бешеной скоростью, едва отрывая ручку от бумаги. Хочет записать все до мельчайших подробностей.

Говорю, что, когда приближалась к кровати Джозефа, половицы заскрипели, и глаза его резко распахнулись. Проснувшись, он порывисто сел на кровати, но страха во взгляде не было, только удивление.

– Ты как… – только и успел выговорить Джозеф, когда я со всей силы вонзила ему в грудь нож. Видимо, хотел спросить, как я выбралась из запертой комнаты. Но я не дала ему такой возможности.

Продолжаю рассказ. Глаза у Джозефа выпучились, рот широко открылся, а руки принялись лихорадочно нащупывать рукоятку ножа. Но прежде чем Джозеф успел за нее ухватиться, я выдернула свое оружие и нанесла еще один удар. Потом еще и еще. Всего шесть раз. Когда меня арестовали, объявили, что на теле Джозефа обнаружили шесть ножевых ранений.

Хорошо, что сказали. Этого я не знала. В ту ночь в спальню Джозефа и Мириам вообще не входила. Но что я знала точно, так это то, что к полноценной уголовной ответственности за преступление можно привлечь только человека от восемнадцати и старше. С Луизой Флорес, конечно, этими соображениями не делюсь. Мне было известно, что к шестнадцатилетним проявляют гораздо больше снисходительности. Особенно к подросткам вроде меня – тем, кто до этого ни в чем замечен не был. Если узнают правду, Мэттью не поздоровится гораздо больше, чем мне. Когда еще жила с родителями, на эту тему как-то вечером рассуждал папа. В новостях показывали какую-то жуткую историю про шестнадцатилетнюю девушку, убившую собственных родителей. Папа тогда сказал, что детям иногда сходят даже такие серьезные преступления, за которые взрослого человека без разговоров отправляют в тюрьму, а то и вовсе казнят. Помню, как спросила у папы: «Что значит «казнят»?» Папа сделал вид, будто не расслышал, и ничего не ответил, но я потом сама догадалась.

– А Мириам? – отрывисто спрашивает Луиза Флорес.

– Что – Мириам?

– Расскажи про нее.

– Мириам не проснулась, – отвечаю я.

Понятия не имею, проснулась она или нет, – я ведь этого не видела. Приходится сочинять на ходу. Говорю, что Мириам лежала рядом с Джозефом и крепко спала, пока я раз за разом втыкала нож Джозефу в грудь. Но Луиза Флорес так легко не успокаивается. Положив ручку на стол, берет диктофон и на всякий случай проверяет, работает ли он. Записалось ли мое чистосердечное признание.