Моя малышка - Страница 60

Потом дни, месяцы, годы пыталась понять, что Крис имел в виду. Почему я не во вкусе Грэма? Потому что не являюсь красивой, эффектной блондинкой вроде тех, с которыми он спит? Вернее, наоборот, не спит. Стоит такой девушке заглянуть в гости, и смежная стена между нашими квартирами всю ночь трясется, а хрупкие безделушки едва не падают с полок. Значит, Крис хотел сказать, что для Грэма я недостаточно привлекательна? Для него я просто соседка не первой молодости, с седеющими волосами и первыми морщинами. Грэм видит во мне подружку, доверенное лицо, хорошую приятельницу. Не более того. А может, Крис просто в очередной раз намекал на нетрадиционную ориентацию Грэма: мол, я не в его вкусе, потому что я женщина? Кто знает? Но сейчас невольно гадаю – вероятно, в какой-то другой ситуации, при каких-то других обстоятельствах Грэм мог бы увидеть во мне не просто соседку? Однако сейчас мои мысли занимает подсмотренная в ванной сцена – Уиллоу стоит перед зеркалом и проводит пальцами по отметинам у себя на груди. Отметинам от зубов. Человеческих зубов. И тут, будто почувствовав, что думаю о ней, в коридор выходит Уиллоу. Грэм поворачивается к ней, мило улыбается и вежливо здоровается. Уиллоу молчит. Вижу, она порывалась сразу дать деру, но при виде доброй, приветливой улыбки Грэма замирает и улыбается в ответ. Перед обаянием нашего соседа устоять невозможно.

– Уиллоу, – произношу я. – Это Грэм, наш сосед.

– Как поживаете? – интересуется он.

– Хорошо, спасибо, – отвечает Уиллоу. Потом спрашивает: – Она проснулась?

Конечно, Уиллоу имеет в виду Руби. Отвечаю, что да. Тогда Уиллоу сообщает, что кончилась зубная паста. Отправляю ее в кладовку в конце коридора. Не успевает Уиллоу уйти, как Грэм устремляет на меня исполненный любопытства взгляд, будто надеется, что сейчас подкину ему сюжетную линию для следующего романа.

– Давай, рассказывай, – просит он.

Сразу сообразил, что младенец у меня на коленях и девушка-подросток, отправившаяся в кладовку за зубной пастой, имеют отношение друг к другу.

Сидим бок о бок в поезде линии «Л». На этот раз едем на север. Малышку завораживает все – покачивания вагона, яркий солнечный свет, здания, проносящиеся мимо так быстро, что сливаются перед глазами в одну сплошную полосу – красный кирпич, железобетон, стальные конструкции. Сижу так близко к Уиллоу, что наши колени иногда задевают друг друга. Когда это происходит, Уиллоу непроизвольно старается отодвинуться, хотя в переполненном вагоне пространство для маневров ограничено. Уиллоу вообще не любит, когда возле нее стоят или сидят слишком близко – более того, едва терпит. Каждый раз сморщится и сразу отпрянет, будто ей дали пощечину. Уиллоу предпочитает держать людей на расстоянии вытянутой руки в буквальном смысле слова. Сама ни с кем не сближается и не хочет, чтобы сближались с ней. Уиллоу не любит, когда до нее дотрагиваются. Вздрагивает от малейшего прикосновения. Даже взглядами встречаться избегает.

Интересно, что означает ее поведение, думаю я, наблюдая за ней краем глаза. Растрепанные волосы падают Уиллоу на лицо, скрывая его, точно занавес. Может быть, с ней плохо обращались? А что, если она сама сделала что-то плохое? Почему эта девушка на всех смотрит волком – на Криса, на Зои, на меня? Что это – страх, последствия жестокого обращения? Или, наоборот, угроза? Смотрю на других пассажиров – интересно, что они думают об этой девушке с задумчивым взглядом и с младенцем на коленях? Потихоньку, одним пальцем поглаживаю ножки ребенка – так, чтобы Уиллоу не заметила.

Вдруг люди видят в этой девушке нечто подозрительное? Такое, на что я не обратила внимание? Вернее, обратила, но предпочла игнорировать. Так же, как проигнорировала брызги крови на ее майке. Уиллоу сказала, что у нее из носа шла кровь, и я сразу поверила гостье на слово. «Со мной бывает», – сказала она. Однако за все время, что Уиллоу живет у нас, кровь у нее из носа ни разу не шла.

Путь наш лежит в клинику в Лэйквью, где принимают пациентов без предварительной записи. Температура у малышки все еще держится – то спадет, то вдруг снова поднимется. Тайленол, конечно, оказывает благотворное действие, но это лишь временная мера. Нужно разобраться, отчего у девочки жар и почему она плачет и кричит по нескольку часов подряд.

К педиатру, у которого наблюдается Зои, обращаться было нельзя – это я понимала. Он нас знает, начнутся всякие неудобные вопросы. А клиника, куда можно просто прийти без записи, расплатиться за медицинские услуги наличными и уйти – в нашем случае идеальный вариант. Высаживаемся из поезда и проходим пешком пару кварталов. Клиника расположена на углу шумного перекрестка. Мимо несутся машины, участки тротуара, из-за апрельских дождей превратившиеся в глубокие озера, огорожены барьерами и специальными лентами. Чтобы обойти эти препятствия, люди вынуждены идти по проезжей части. Водители возмущенно сигналят.

Уиллоу прикрывает девочку пальто. Из-под зеленого нейлона выглядывает край розового одеяльца, совсем как в тот день, когда я увидела их в первый раз – под дождем, на станции Фуллертон. Предлагаю понести ребенка, но Уиллоу подозрительно косится на меня и отказывается от помощи.

– Нет, спасибо, – отвечает она.

Но я слышу только «нет». Меня отталкивают, отвергают. Лицо заливается краской стыда.

Дождавшись, когда войдем в вестибюль клиники, начинаю действовать. Пока стоим между стеклянными раздвижными дверьми, быстро выхватываю девочку у нее из рук. Уиллоу даже среагировать не успевает. Впрочем, она и не станет затевать скандал на глазах у работников клиники и других пациентов. В качестве объяснения говорю: