Моя малышка - Страница 56

Не знаю, чего больше боялась в этом доме. Самого Джозефа с его ястребиным взглядом и крючковатым носом, его рассказов о мстительном Боге, того, что он может причинить вред Лили? Джозеф в подробностях рассказывал, как подвесит ее за ноги и зарежет заживо. Брал меня холодной рукой за шею и рисовал страшную картину в жутких деталях, употребляя слова вроде «сухожилия» и «нервы». Что все эти слова значат, толком не понимала, но все равно очень пугалась.

Как ни странно, из-за угроз Джозефа и рассказов о Божьем гневе в доме чувствовала себя спокойнее и никуда бежать не хотела. Только смотрела в окно на мальчишек, гоняющих на велосипедах, и девчонок, рисующих мелками на асфальте. Эти дети были мои ровесники. Они и понятия не имели, что творится за закрытыми дверями в доме Джозефа и Мириам. Для них они были просто соседями со странностями. У нас в Огаллале тоже такая была – старая вдова миссис Уотерс, которая жила на нашей улице. Бывало, ходила по городу и громко, будто по телефону, разговаривала с покойным мужем.

Представляла, как мамы и папы велят этим ребятам держаться подальше от Айзека и Мэттью, – мол, с этой семейкой лучше не связываться. Сами они с Джозефом тоже не разговаривали. Зато потом наперебой твердили полиции, что сразу заметили – в этом доме происходит что-то подозрительное. Но предпринимать ничего не стали.

Хайди

Как только Крис уходит, тихонько соскальзываю с кровати, чтобы не разбудить Зои. Дочка спит крепко, как младенец. Раскинулась на спине, разметала в разные стороны руки. Поза морской звезды. Утреннее солнце светит ей на лицо золотистым лучом. Во сне лицо у Зои разглаживается – не видно ни нахальства, ни вызова. На губах играет легкая улыбка. Интересно, что ей снится? Тут Зои вздыхает и, перевернувшись на бок, укладывается на только что освобожденное мной нагретое местечко. Укрываю ее одеялом и прикрываю ставень, чтобы солнце не светило в глаза.

Выхожу в коридор и закрываю дверь. Ноги сами собой несут к запертому кабинету. Кладу руку на никелевую ручку. Прижимаю ухо к двери. В комнате тихо. Сердце бьется стремительно. На ладонях выступает пот, так мощна моя потребность – совсем как голод, или желание найти крышу над головой, или раздобыть теплую одежду в мороз.

Я должна взять на руки ребенка. Сейчас мной руководит не здравый смысл, а инстинкт, рефлекс, побуждение. Знаю, что не должна этого делать, и все же на всякий случай тихо поворачиваю ручку двери. О чудо – сегодня она не заперта! Говорю себе, что это знак.

Уиллоу и Руби лежат рядом на раскладном диване. Обе укрыты зеленым шенилевым пледом. Уиллоу устроилась на боку, повернувшись к ребенку спиной и закрыв ухо подушкой, – видно, чтобы младенец не будил. А может, Крис перед отъездом в Нью-Йорк слишком шумно принимал душ. Уиллоу дышит глубоко. Она крепко спит. На цыпочках прокрадываюсь в кабинет, мысленно ругаясь на кошку, которая вбежала за мной следом и залезла под диван. Шторы задернуты, только сквозь щель в середине проглядывают солнечные лучи, розовые с золотистым. Уиллоу не слышит, как я крадусь по мягкому ковру. Представляю, что ее здесь нет. В комнате лежит только младенец и ждет меня.

Привыкнув к полумраку, замечаю, что глазки Руби широко распахнуты. Она внимательно смотрит на белый потолок, а заметив меня, улыбается и принимается бодро сучить ножками и махать ручками. Осторожно поднимаю девочку. Уиллоу вздыхает во сне, но глаз не открывает. Прижимаю малышку в груди и целую в затылок. Из комнаты выходим вместе.

Сажусь в кресло-качалку.

– Вот так, – приговариваю я, ритмично покачиваясь с Руби на коленях. Пересчитываю пальчики ее ручек и ножек. Глажу нежную головку. В комнате тихо, только тикают деревянные часы на стене. Выкрашены они белой краской с эффектом состаренной поверхности. В полутемной комнате римских цифр почти не видно. Солнце поднимается над озером Мичиган, окрашивая золотом восточные стены зданий. На небе серебристо-розовые легкие облачка. Мимо пролетает стая птиц – должно быть, воробьев. На деревянные перила балкона садится горлица и через окно смотрит на нас с Руби. Взгляд глазок-бусинок удивительно внимателен. Птичка склоняет маленькую головку сначала на один бок, потом на другой, будто хочет задать какой-то вопрос. На улице никого, если не считать редких прохожих, спешащих кто на работу, кто на утреннюю пробежку. Проезжает автобус, даже не дав себе труда притормозить на безлюдной остановке. Следом проносится такси.

Оттолкнувшись босыми ногами от паркетного пола, начинаю раскачиваться сильнее. Руби прижимается личиком к моей фланелевой пижаме, ища материнское молоко, точно крошечный поросеночек.

Пока могла, кормила Зои грудью. Считала, что это очень важно. Мы с Крисом никогда этот вопрос не обсуждали – с самого начала знала, что искусственное вскармливание не для меня. Крис спорить не стал. Для него так было удобнее – не нужно самому кормить ребенка из бутылочки. Крис сможет спокойно спать ночи напролет, пока я часами сижу с Зои на руках.

У грудного вскармливания было много плюсов, не в последнюю очередь финансовых. Вдобавок материнское молоко повышает иммунитет. Но, когда кормила Зои при Крисе, муж брезгливо отводил взгляд. Но мне так было удобнее – не нужно было готовить смесь и мыть бутылочки. А еще очень радовалась ощущению близости с ребенком, наслаждалась своей незаменимостью. Да, давненько не испытывала это чувство. Тогда Зои нуждалась во мне, ее надо было укачивать и менять подгузники. Но кормление грудью было единственным, что для дочки могла сделать только я и никто другой.