Моя малышка - Страница 43

– Давай я.

Произношу эти слова резче, чем хотела. Чувствую на себе пристальный взгляд Зои, но обернуться не решаюсь. Сажусь на место Уиллоу и принимаюсь осторожно надевать на девочку распашонку, потом аккуратно защелкиваю пуговички.

– Готово, – объявляю я.

Вдруг оживившись, Руби хватается за золотую цепочку у меня на шее.

– Нравится? – спрашиваю я. Судя по блеску в глазах и широкой беззубой улыбке, очень. Вкладываю папино обручальное кольцо Руби в ладошку. Пухленькие пальчики сжимаются в кулачок.

– Это кольцо моего папы, – произношу я и продолжаю одевать малышку – комбинезончик, белые носочки с кружевами… Руби весело взвизгивает. Прижимаюсь носом к ее животику и произношу «ути-ути» или еще что-то в том же роде – маленькие дети такие присказки обожают. Совершенно забываю про Уиллоу и Зои, а те наблюдают, как я целую ручки и шейку Руби. Когда принимаюсь сюсюкать, замечаю на лице Зои почти испуг. Да, навык ворковать над малышами с годами никуда не девается.

Внезапно дочка вскакивает и восклицает:

– Хватит уже сюсюкать! Слушать противно!

Голос звучит резко и пронзительно – такой высокой ноты может достичь только девочка-подросток. Зои выбегает из гостиной и снова скрывается у себя в комнате, с грохотом хлопнув дверью.

Уиллоу

– Какой у Мириам был диагноз? Шизофрения?

Качаю головой:

– Не знаю.

За расположенным под потолком зарешеченным окном небо меняет цвет – из голубого становится оранжево-красным. Дежурный в углу наигранно, демонстративно зевает. Луиза Флорес бросает на него резкий взгляд и спрашивает:

– Что, скучаешь?

Тот сразу садится прямее: вскидывает подбородок, выпячивает грудь, расправляет плечи, втягивает живот.

– Никак нет, мэм, – по-военному отвечает он.

Однако Луиза Флорес продолжает буравить его таким взглядом, что даже я краснею от смущения.

Какая у Мириам была болезнь, я не знала, но была уверена, что тут не обошлось без Джозефа.

– Ты упоминала, что Мириам иногда принимала лекарство, – уточняет Луиза Флорес. Согласно киваю. – Какое?

– Маленькие белые таблетки, – отвечаю я. – А изредка – еще одно, другое.

Рассказываю, что после таблеток Мириам и выглядела, и чувствовала себя гораздо лучше и начинала вставать, но если принимала слишком много, наоборот, не могла подняться с постели. Впрочем, Мириам всегда ощущала усталость – и с таблетками, и без.

– Джозеф водил ее к врачу?

– Нет, мэм. Мириам из дома не выходила.

– Что, вообще?

– Да, мэм. Никогда.

– Почему Джозеф не давал ей таблетки регулярно?

– Говорил, Господь ее и без лекарств исцелит, если на то будет его воля.

– Но иногда Мириам все же принимала препарат?

– Да, мэм. Когда мисс Эмбер Адлер приходила.

– Твоя социальная работница?

– Да, мэм.

– Если Мириам не выписывал рецепт врач, откуда Джозеф брал таблетки?

– Из шкафчика с лекарствами, в ванной.

– Это понятно, Клэр. Но речь, скорее всего, идет о сильнодействующем препарате. В аптеках такие лекарства не продают без рецепта врача.

Отвечаю, что понятия не имею. Джозеф не рассказывал, где их берет, просто приказывал сбегать в ванную за пластиковым пакетиком.

Тут Луиза Флорес перебивает:

– Значит, таблетки лежали в пластиковых пакетиках?

Киваю:

– Да, мэм.

Луиза Флорес записывает что-то в блокноте рядом со словом «фанатик». Уже полчаса разглядываю его в перевернутом виде, но что означает, не знаю.

Джозеф высыпал из пакетика таблетки и заставлял Мириам их принимать. Иногда приходилось силой разжимать ей челюсти, засовывать таблетки в рот и ждать, пока проглотит. Случалось, ожидание затягивалось. Мириам терпеть не могла эти пилюли.

Раз или два в год Джозеф держал жену на таблетках некоторое время. Тогда она начинала выходить из комнаты и мыться, а мы пока проветривали спальню, чтобы выветрилась нестерпимая вонь. Делать уборку было поручено мне. Надо было обязательно управиться до приезда мисс Эмбер Адлер с ее огромной сумкой «Найк», полной личных дел подопечных.

Джозеф доставал ящик с инструментами, принимался ремонтировать все, что нуждалось в починке, и закрашивал потеки на стенах. Лампочки в доме меняли и скрипучие петли на дверях смазывали только перед приездом Эмбер Адлер.

Каждый раз Джозеф покупал мне новое платье взамен затхлых лохмотьев, которые приносил домой и швырял на мою кровать в белом мусорном пакете, будто только что выудил из мусорного бака соседей – впрочем, так оно, возможно, и было. Как-то раз Джозеф даже приобрел пару туфелек из лакированной кожи. Обновка оказалась слишком велика, но Джозеф велел все равно их надеть, чтобы мисс Адлер видела.

Социальная работница привозила письма от Пола и Лили Зигер. Сказала, что может дать приемным родителям сестренки мой новый адрес, но после того, как Джозеф порвал мамины фотографии, я, конечно, ответила – нет, спасибо. Пусть лучше Эмбер Адлер сама доставляет письма. В них Лили Зигер подробно рассказывала, как дела у Роз (Лили). Она всегда указывала в скобках «Лили», будто иначе не пойму, о ком речь. Миссис Зигер писала, что Роз (Лили) растет не по дням, а по часам и, судя по фотографиям, становится все больше похожа на нашу маму, которая была потрясающе, сногсшибательно, удивительно красивой женщиной. Можно подумать, многочисленные комплименты могли как-то компенсировать тот факт, что она погибла.

Лили (Роз) уже учит алфавит и умеет считать до десяти, а еще замечательно поет. Как она подражает желтой древеснице! По словам Лили-старшей, этих птиц возле их дома в Колорадо обитает видимо-невидимо. Миссис Зигер прилагала фотографии очаровательного домика с треугольной крышей, окруженного лесом. Вдалеке виднелись горы, а рядом с моей Лили бегала какая-то небольшая собака – кокер-спаниель или вроде того. Кудряшки у сестренки все такие же черные, совсем как у мамы. Только теперь волосы у нее выросли длинные и заколоты в два хвостика. На заколках – божьи коровки. Одета Лили в ярко-желтый сарафанчик с рюшечками. На затылке – бант размером с ее голову. Сестричка весело улыбается. А на балконе стоит Пол Зигер в рубашке и полосатом галстуке. Стоит и смотрит на маленькую Лили. Значит, фотографирует Лили-старшая, больше некому. У всех вид счастливый, даже у собаки.