Переворачиваюсь на бок и в первый раз в жизни заглядываю под кровать. Чего там только нет – одиноко пылящийся носок, игрушечный кролик Зои, пропавший, когда дочке было одиннадцать, сережка.
– Что ты так смотришь? – спрашивает Хайди, когда встаю с пола и захожу на кухню. Дом наполняет аромат яичницы, блинчиков и свежесваренного кофе. Хайди хлопочет у плиты, придерживая на бедре ребенка одной рукой и переворачивая блины другой. Даже удивительно, насколько естественно она выглядит с младенцем. Человек незнакомый решил бы, что перед ним мать с дочкой. Можно подумать, совершил путешествие на машине времени, и теперь вижу перед собой Хайди с маленькой Зои. Ребенок схватился за золотую цепочку – ту самую, без которой жена из дома не выходит, – и, зажав в пухлом кулачке, тянет изо всех сил. С цепочки свисает обручальное кольцо отца Хайди – единственная вещь, которую она пожелала забрать, когда он умер. Они с матерью договорились – все остальные вещи, с которыми связаны дорогие воспоминания, теща оставляет себе, а кольцо достается моей жене. Хайди с ног сбивалась, разыскивая цепочку точно такого же золотисто-желтого оттенка, как кольцо. Между прочим, золото девятьсот девяносто девятой пробы, поэтому цепочка стоила бешеные деньги – почти тысячу долларов. А теперь младенец ее, того и гляди, порвет, а жене хоть бы что.
– Ничего, – вру я, доставая чашку из кухонного шкафчика и наливая себе кофе. – Доброе утро, Уиллоу, – обращаюсь к сидящей за столом девице.
Та ест и яичницу, и блины одновременно. Стол и полосатая рубашка Зои закапаны кленовым сиропом.
Сбегав за угол, покупаю в киоске газету. Завтракать отправляюсь на наш маленький деревянный балкончик, висящий под небольшим углом. Просто не могу оставаться в одной комнате с Хайди и этой девицей. В присутствии этой парочки просто не знаю, куда себя девать. На улице градусов десять, не больше. Ставлю босые ноги на ограду балкона, надеясь, что их хоть как-то согреет солнцем. Листая газету, нахожу прогноз погоды. Сегодня обещают максимум тринадцать градусов. Невольно начинаю просматривать объявления – вдруг попадется что-то о пропавших или беглых девушках-подростках? Скажем, «разыскивается несовершеннолетняя девушка, подозреваемая в убийстве родителей». Изучаю криминальную хронику. Интересно, чем Лиззи Борден так насолило ее семейство? Сейчас полезно было бы это знать…
Накануне Хайди отправила меня по магазинам. После ужина сбегал в аптеку, где некоторое время с растерянным видом стоял напротив полок со всеми возможными видами подгузников. Других покупателей не было. Беря упаковку под мышку, думал о том, что в тридцать девять покупать подгузники уже поздновато.
Дома Хайди уложила девочку на паркет и развернула обкаканное синее одеяло. Ребенок принялся радостно сучить ножками. Хайди вытерла ей попку ароматизированной салфеткой, которую потом бросила на грязное одеяло. Да, его теперь придется выкинуть.
Когда Хайди взяла младенца на руки, меня чуть не стошнило при виде отвратительной алой сыпи на ягодицах у малышки. Хайди принялась натирать их кремом. Девица наблюдала с таким видом, будто даже не подозревала, что ребенку надо хоть иногда менять подгузники, иначе могут быть последствия. Грустными глазами Уиллоу наблюдала, как Хайди достает из пластиковой упаковки белый комбинезончик и надевает его на младенца, прикрывая крупную родинку на ножке.
Потом Хайди передала девочку Уиллоу. Та держала ее далеко не так ловко и уверенно, как моя жена. Считается, что у матерей должен просыпаться инстинкт, но у этой девицы он, видимо, был не слишком развит. Трясла младенца, точно мешок с картошкой. Интересно, это вообще ее ребенок?
Однако с Хайди своими соображениями делиться не стал – и так знал, что жена скажет. Начнет обзывать недоверчивым циником. «Конечно же ребенок ее», – скажет она с таким видом, будто Хайди это доподлинно известно. Каким образом – при помощи шестого чувства?
Вечер, казалось, тянулся бесконечно, и отнюдь не в хорошем смысле. Больше часа напряженно просидели перед телевизором в полном молчании. Потом не выдержал, выключил ящик и заявил, что пора ложиться спать. Часы на стене показывали 8:46. Возражать никто не стал.
Прежде чем отправиться в спальню, отвел Хайди в сторону и прошептал:
– Только на одну ночь.
Жена пожала плечами и ответила:
– Там видно будет.
Пока доставал из шкафа спальный мешок и подпирал дверь стулом, Зои ныла, что моя идея ночевать всем вместе – полный отстой. Мол, я ей всю жизнь порчу. Не дай бог друзья узнают, стыда не оберешься. Это же какое-то извращение – спать втроем…
С каких пор наша двенадцатилетняя дочка знает про извращения и людей, которые спят втроем?
Джозеф преподавал религиоведение в местном колледже, где получали дополнительное образование взрослые. Рассказывал про Библию, по большей части про Ветхий Завет. Джозеф говорил о Боге, который устроил Всемирный потоп и осыпал дождем из огня и серы целые города, чиня расправу над всеми жителями: женщинами и детьми, хорошими людьми и плохими. Доставалось всем без исключения. Что такое сера, не знала, но Джозеф показывал мне картинки в учебниках. На них огненный дождь проливался на Содом и Гоморру, а жена Лота превращалась в соляной столп.
– Вот, – с торжественным, серьезным видом произносил Джозеф, а я смотрела на его густую рыжую бороду и думала, как ее ненавижу. – Это кара Божья. Знаешь, что такое кара, Клэр?
Ответила, что нет. Тогда он принес большой, тяжелый словарь, и мы вместе нашли это слово. Там было написано «казнь, наказание».